На востоке поднималось солнце. По дороге, вздымая клубы пыли, гремели копыта коня. На нем восседал Чёрный Рыцарь, облачённый в воронённые доспехи, с лицом закрытом забралом. На его плече восседал синеглазый Ворон. На груди висел пульсирующий синей искрой, камень. В голубые небеса упирался синий луч, словно одинокий маяк посреди бурного и пенного моря, освещая путь одинокому, попавшему в шторм, судну.

Мёртвый рыцарь не знал, что ждёт его впереди. Не знал, ради чего он остался. Не знал, как скоро может вернуться Око Царства Мёртвых, дабы забрать его в страну чёрных барханов. Но, одно рыцарь знал точно – он движется. А пока есть движение – есть и жизнь.

...Затем показалась и сама: в коротком собольем тулупе, обшитом красной канвой, с откинутой на спину пелериной, в белых высоких сапожках из мягкой кожи и таких же перчатках до локтя. Широкая юбка, подбитая по низу чёрно-бурым густым мехом, была подобрана спереди до колен, вызывая шепотки, и обвисала сзади на круп лошади. Сидела хозяйка поместья в седле по-мужски неприлично, но глядела твёрдо.

Хромой плясун стоял за спиной, улыбался ободряюще. Такой же, как давным-давно, на вокзале, только намного старше. С серой пергаментной кожей и складками вокруг рта. Такой же, как при встрече в городе, только намного моложе. Со спокойной уверенностью в глазах.
– Все хорошо. Ты молодец. Прыгай, я поддержу.
– Не могу! У меня все равно ничего не получится! Растяжка не та, выворотность не та, прыжок не тот.
– Все получится. Не бойся, тянись вверх, слушай себя. Я буду рядом. Станцуем вдвоем.
– Разве так можно, вдвоем? Каждая душа летит в одиночку.
– Нам можно. Я знаю, как. Я научу.
Высоко над ночным городом под поминальными свечами звезд летел дракон о двух головах. Тяжело поднимались и опускались острые крылья с набухшими венами, хрипло клокотало в груди. Дракон устал, но никак не мог, не хотел возвращаться. Кружил и кружил над дворцовой площадью, над бульварами, над черепичными крышами. И не было в мире такой силы, которая могла бы заставить его прервать полет.

...Я пошел на звук и оказался на тропинке. И тут я увидел её. Она была в кожаных одеждах, и первое, что бросилось в глаза, это её удивительный взгляд. Она была как струна, тонкая и гибкая. Каштановые волосы струящимися волнами покрывали её плечи и грудь. Но самым прекрасным были её глаза. Огромные, карие, в них как в зеркале отражалось всё, что было вокруг...

Героем рассказа является старый охотник - орк Гробгорх. В результате случайных событий Гробгорху передают человеческую девочку, которую орк пытается спасти от Инквизиции и отнести её к людям.

Когда ворон возвращался, Гвенифер гладила, касалась губами черной его макушки. Каждый день она говорила со своим "князем". Рассказывала сны.

Жизнь, как механизм часов -взаимодействие всех деталей

– У него, к тому же, непростая история. Хагеши жил у некоего Акайо Нагаи. Мне рассказывали, что Акайо нашёл Хагеши крохотным, ещё слепым котёнком, выброшенным на обочину дороги. Выходил его, выкормил, и они прожили бок о бок много лет. Больше двадцати, наверное. Коты, вроде, столько обычно не живут? Так вот, Хагеши очень любил своего хозяина. И однажды в благодарность, приволок найденную где-то древнюю самурайскую маску. Да, именно ту, которая похожа на кота. Забавно, верно? У Акайо уже была одна. И ещё одна – у его брата, Хори. Маски были семейной реликвией и передавались от отца к сыну многие поколения. Братья Акайо и Хори поделили наследство, и у каждого оказалось по одной. Но судьба Акайо сложилась несчастливо: шторм накрыл его по время рыбалки. Тело Акайо так и не нашли. Всё его имущество перешло Хори, в том числе маски (уже две), и кот. Но ни Хори, ни его жена не любили животных, и Хагеши жилось у них несладко. Кажется, Хори подумывал избавиться от кота, но не успел. Однажды, вернувшись домой с рынка, Изуми, жена Хори, не застала мужа дома. Он не появился ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю. Хори исчез, причём бесследно. Изуми заявила в полицию. Но её мужа так и не нашли. Со временем Изуми решила избавиться от масок. Передавать их по наследству оказалось некому – у Хори и Изуми не было детей. Так маски попали ко мне. Ну и Хагеши заодно. Он никак не хотел расставаться с кошачьей маской.

— Тогда, добро пожаловать! Меня зовут Эльмаир. Чем обязан лицезреть вас, в сей чудесный час, моя nilde?

Куин на мгновение опешила. Она давно не слышала, чтобы эльфы говорили на своем родном языке с другими представителями рас.

Густой снегопад, шедший уже третий к ряду день, закрывал большую часть двора и противоположного здания; то, что стояло дальше - превратилось в полуразличимые тени.

Вечер только начался, но зимняя тьма уже охватила округу. Где-то горели окна, в них теплилось что-то живое, пульсирующее, похожее, наверное, на счастье.

Я перевел взгляд на окно прямо напротив. В тусклом свете отчетливо просматривались худые фигурки двух девочек-подростков с длинными темными волосами. Они одинаково обнимали плюшевых зверей, одинаково наклоняли головы и одинаково равнодушно взирали на двор сквозь спутанные волосы. Я старался не смотреть на них, но взгляд неволей возвращался к их окну. Вестницы надвигающегося безумия. Эти демоны питались человеческим чувством вины, мощным и разрушающим, рвущем на части душу.

(…)Лицо Милека так близко. Светлая кожа с веснушками на носу. Упрямый подбородок. Темные ресницы вокруг этих сумасшедших голубых глаз. Красивый мальчик. Брайд только теперь понял, что это значит. Что она тоже была… красивая.

(…)Вообще-то они были чертовски похожими – Лунаи и Милек. Собери их троих в одной комнате – в Брайде едва узнают ее брата, а вот Милека примут за близнеца. Рост, фигура, манера двигаться, холод кожи, светлые волосы… глаза?

Осень уже давно царствовала в природе. У подножья Северных гор, где заканчивались поселения людей, уже наступали сильные холода – предвестники суровой затяжной зимы.

Осенний ветер не переставал беспокоить деревья, которые с грустью теряли свои пожелтевшие листья. Порывы ветра подхватывали оторвавшиеся от материнских ветвей листья и уносили их прочь, а затем, словно наигравшись, как будто случайно роняли их на землю. Некоторые листья попадали в речушку, которая текла с гор, и уже продолжали путь по её течению.

На её каменистом берегу стоял гордый, с величавыми ветвистыми рогами, олень. Он пришёл, чтобы напиться холодной воды, и осматривался по сторонам, нет ли рядом опасности. Убедившись, что ему ничего не угрожает, олень опустил голову к воде и прикрыл глаза.

Вдруг что-то побеспокоило его, он встрепенулся и насторожился. Позади него, в кустах, послышался шорох. Он обернулся, принюхался и почуял что-то, что напугало его. Он приготовился бежать, но было поздно. Пущенная со свистом стрела попало ему прямо в горло.
Охотником был не человек, а орк. Он был высок и немного сгорблен, кожа – тёмно-зелёного цвета. Одет он был в какое-то тряпьё, а с огромной шишковатой головы свисали грязные седые лохмотья. Этот орк был стар.

Староста узнал о приезде Последней Стражи лишь немногим раньше Оливера, но когда поздним вечером три всадника въехали в ворота, их уже ждали выставленные кругом столы, накрытые белыми скатертями и уставленные яствами

Что-то спускается с небес – нет, не с них, из того самого надреза изнаночных нитей. Я силюсь разглядеть, что, но почему-то не могу – а волны перестают биться об скалы, наступает отлив: толпа благоговейно падает ниц. На устах – имя их богини войны

Собаки, находясь много ниже конных, бежали пока вслепую, волк шёл против ветра и, несомненно, чуял чужаков. Первыми увидели борзые: высокие, изящные, длинноногие животные сорвались в сумасшедший бег, захлёбываясь лаем.

Тогда-то и увидел он старуху в сером балахоне, стоящую возле подъезда с небольшой машинкой в руках, а рядом мальчика лет семи. Лицо старой женщины было скрыто под глубоким капюшоном.

— А, чтобы тебя больше никто не украл и не мог пожелать исполнения безумной мечты, я спрячу тебя лучше, — произнес старик. — Раз, два, три!

Он взмахнул рукой, Шляпа засветилась золотым. Теперь в руках старика находилась самая обыкновенная старая шляпа, которую он надел на голову. Старик улыбнулся отражению в зеркале и исчез в золотистом столбе пыли.

Триша увидела, как луна слегка изменилась в цвете. Ночное светило вспыхнуло чуть ярче – едва уловимое изменение даже для волчьего глаза. Но девушка оживилась и взглянула вниз.

Трава была слегка примята. На земле и на растениях поблескивали серебряные точки – крошечные, но хорошо различимые во тьме. Они не успели исчезнуть, значит, ее цель была где-то совсем рядом...

– Взгляд! – произнесла Триша в тишину, активируя заклинание. Она продолжала смотреть на мир глазами своего спутника, и чуть не подпрыгнула от радости, когда перед волком из ниоткуда возник молочно-белый заяц.

– Гони его! ...

Алистер хоть и обезумел от недосыпа, но вовсе не тешил себя победой над драконом в честном поединке. Увернувшись от удара когтистых лап, он достал из кармана АСЛ. Чудо инженерной мысли полетело под брюхо Илдвайну. Раздался скрежет и противное жужжание. Вспышка – и дракон...

Слева надвинулась рыжая громада «камина», справа – коричневая коробка «комода».

Есен сперва даже не понял, в чём неправильность. А когда сообразил, весь покрылся холодной испариной. Сердце пропустило один удар, а затем пустилось вскачь. Но он заставил себя сделать ещё несколько шагов.

Вот, кажется, началось.

Время словно бы замедлило свой бег.

Тишина улицы больше не была уютной, она сделалась вкрадчивой. Тишина кралась за Есеном на цыпочках. Заглядывала через плечо. Громко и выразительно молчала в ухо. Есен остановился и перевёл дух. Усилием воли заставил себя не оборачиваться. Мелкие волоски на затылке встали дыбом.

Есен остановился, весь подобрался, не зная, чего ждать. Боясь даже вздохнуть. Спугнуть или, напротив, разозлить.

От напряжения заломило виски. Перед глазами плыло, и Есен не сразу понял, что лёгкая зыбь на периферии зрения – не обман воображения.

На столбе слева медленно, в безветрии, покачивался спутанный клубок проводов. Есен сморгнул. Он готов был поклясться, что ещё с полминуты назад его тут не было вовсе, и чёрные электроструны ровными рядами бежали вдоль улицы.

В клубке что-то копошилось, пытаясь выбраться или наоборот – спрятаться поглубже. Провода, словно живые, петельками сновали туда-сюда, сплетались, разматывались, свивались причудливыми узлами. Едва уловимо скрипели в неподвижном вечернем воздухе.

Наконец, суета схлынула. Клубок принял форму кокона или окуклившейся личинки. Куколки. Только вот от бабочкиной она отличалась размером и ещё тем, что имела отчётливую форму спелёнатого человеческого тела – голова, туловище. Ни рук, ни ног: провода обвивали Куколку туго, как бинты – мумию.

– Идет Шкандыбай по Земле. Горе несет. Стучит костяной ногой, прихрамывает. Бусы гремят из костяшек на шее косматой. Черным крылом закрывает небо и свет. Тоску он приносит в тот дом, где ликует жизнь, радость и смех. Ночью приходит угрюмый злодей и уносит детей, вынимает у них из сердца косточку. А на утро приносит обратно их, да не прежних, а вовсе других – хмурых взрослых. »‎

Поскольку взяла двойную обложку, для неё выбрала момент, когда героиня, преодолев огромный путь в поисках своей сердечной косточки, приходит на могилу своей бабушки, где встречает Шкандыбая во всей его мощи.

И все было для нас – и розовый закат, и теплый вечер и самая звёздная ночь на свете.

Раскосая всадница бросила на меня высокомерный и презрительный взгляд. Много я видела странниц, особенно в ярмарочную неделю, но все они смотрели в землю, прятали в платки тугие косы и сами прятались за плечом своего мужчины.

Эта же была одна. И все в ней было не так. Волосы белые, как будто седые. И не заплетенные, а вьются по ветру, как у безумной. Глаза, наоборот, черные, страшные. Не понять — то ли красива как богиня, то ли уродлива. Слишком уж не похожа ни на кого.

Конь ее стукнул копытом, заржал, и она отвела взгляд. Тут-то я и бросилась бежать. Не все гости на ярмарке — добрые гости. Некоторых лучше сторониться. Но пока я шла домой, никак раскосая всадница у меня из головы не выходила. Я все думала, а вдруг я ошиблась, не только презрение у нее во взгляде было?

До Власого древа оставалось недалеко. Но уже тускнела чернота ночи, небосвод терял блеск звёзд и скор был последний час до рассвета. А ветер, будто почувствовав близость утра, разъярился сильнее прежнего, ломая сучья и пригибая деревья. Уж совсем близко кедры-великаны, а за ними Власое древо, а никак к ним не подступиться. В отчаянии Астрэйа призвала всю свою силу, что ещё была при ней, и чары откликнулись на её зов. Развела волшебница руки и свет чистый и холодный, подобный звёздному сиянию, вырвался из них. Встал как вкопанный ветряной шквал, не было ему хода, бился он о невидимую стену, да никак не мог одолеть волшебство Астрэйи.

иллюстрация моего общего восприятия рассказа. На ней изображён главный герой, держащий в руке предмет, отделяющий его от мира мёртвых(символ руны смерти).

Противник подобрался так близко, что рыцарь ощущал его дыхание сквозь решётку забрала. Видел узкие змеиные глаза, сощурившиеся, словно в насмешке, и два ряда острейших зубов с раздвоенным красным языком меж ними.

Линни-Ли и Кабан

Ученик Хронь

Сивояра подняла голову, смахнула налипшие волосы, размазала кровь по лбу. От взгляда ее, бессмысленного и пустого, сжималось сердце.

— Убивать пришел, — не спрашивала, знала.

— Ты стала чудовищем.

Она хрипло хохотнула, но закашлялась, согнулась, обняв живот, а когда откинулась назад, опершись спиной на балку, Отай увидел багряное пятно, расползшееся по ее животу. Грязное платье, будто его сквозь жернова пропустили, свисало лохмотьями. Измочаленный подол задрался, обнажая белые ноги.

— Зря пришел. Я и так умираю, — она неловко улыбнулась, как в ночь, когда впервые приглашала в свою опочивальню и попыталась прикрыть бедра: — Умираю второй раз, Отай, подумать только… Мне и первого было много.