""– Как мне доехать до замка Драм? – вопросом на вопрос ответил человек. Одна из ворон сердито каркнула.
Фомор валко переступил с ноги на ногу, замотанной рукой показал направление: – Туда езжай. До деревни доберешься скоро. Человек, даже не кивнув, тронул поводья. Кобыла устало фыркнула, неуверенно шагнула, пробив копытом наст. – Не каждый, кто идет в замок, возвращается оттуда, – прохрипел фомор. – А я ведь знаю, кто ты. Тебе не будут рады. В этот раз человек не промолчал.
– Мне нигде не рады. Но я везде нужен, – и ветер подхватил его слова, закрутил в снежном вихре и уволок прочь.""
...Когда у костра неслышно появился Люпус, зайцы уже беспокойно шевелили носами и нервно подскакивали на месте. Жёлтые глаза волка хищно блеснули, отразив пламя костра…
Молится Михаил. Неслышные слова вылетают изо рта облачками белёсого пара. Его Бог — в нём, бьётся измождённым сердцем в груди, растекается тягучей тяжестью в костях, наполняет силой уставшую душу. Тьма дышит ему в лицо, но он не отводит взгляда.
— Великий Хан Эрлэг получит тебя. Пусть не сегодня.
— Великий Хан Эрлэг получит тебя через двадцать три года, три месяца и двадцать дней.
Все так же ухмыляясь, они придвигаются ближе, садятся по обе стороны от Михаила, склоняются к его ушам и шепчут в них правду о будущем. О грядущем нашествии, о падении городов русских, о пламени и плаче, что охватят землю от края до края.
Никаких особых правил поведения в этой камере нет – криокапсула надежно отделена от посетителей силовой стеной, бейся не бейся. Даже никакой черты нет, за которую не заходить, и Улисс подходит к стене вплотную.
Пенелопа в капсуле – как живая; не хватает только бесчисленных ее серёжек, бусинок, браслетов, потому что весь металл убирают, его с крионикой нельзя. Её волосы, синие от антоцианина, такой же длины, как и были, — и выбритые виски, и длинная смешная косичка из-за правого уха (как раз должна быть с бусинами и перьями, но нет). У Пенелопы очень спокойное и бледное лицо – такой он её почти никогда не видел при жизни.
Улисс невольно протягивает руку. Силовая стена искрит от его касания и не пропускает дальше. Ему всё равно не дотронуться, не дотянуться через стекло капсулы, через эти провода и трубки, не разбудить её – потому что она не спит, не видит снов, и потому не проснётся.
Крысоловка бывает безжалостной и не делает в этом различий. Прав ты или виноват, стар или молод, живёшь здесь уже много лет или явился вчера – однажды она проедет по тебе паровым катком, вытряхнет из тебя душу, и ты можешь только молиться, чтобы это произошло не сегодня.
Питер немного полюбовался картиной с мышками, затем снова выглянул в коридор.
– Сэр Дворецкий! – крикнул он. – Завтрак, пожалуйста!
Через минуту в комнату вошел бодрый, подтянутый старик, неся в руках серебряный поднос с бутербродами и кофе.
– Завтрак, сэр Питер! – доложил он.
– Благодарю вас, сэр Дворецкий. Туда, пожалуйста! – художник привычно махнул рукой в сторону мольберта.
И Дворецкий аккуратно поставил поднос на храбрую, дерзкую, коварную табуретку.
Рыцарь прицепил меч, надел шлем и уселся в повозке удобно. Затем взял копье, примерился и, отталкиваясь им, погнал повозку к обрыву. Дракон бесшумно спланировал и занял позицию за его плечами. Рыцарь старался изо всех сил, и повозка очень быстро набирала скорость. Держась чуть выше развевающихся перьев, дракон не отставал.
«Бе-е-е-ги! — пели охотничьи рога вслед выбивающемуся из сил золотому королю-оленю.
«Не уйдёш-ш-шь! Не уйдёш-ш-ш-шь!» — хищно шипели стрелы.
«Ло-о-ови-и-и!» — выл вожак, гладкий чёрный пёс, ведя стаю.
«Окружай, рви, хватай!» — гремела в ответ свора.
Охотники улюлюкали, подгоняя лошадей. Лошади яростно отжёвывали мундштуки. С дрожащих храпов летели клочья пены. Бока лоснились от пота.
Олень оступился, захромал, замер, не в силах бежать.
Юный всадник с белым бесстрастным лицом вскинул золочёный лук. Принц человеческий целил в сердце королю лесному.
Олень выставил рога, отгоняя псов, и простонал:
— Альвергор, погоди. Я не прошу пощады, ты не пощадишь, — в огромных тёмных глазах мелькнула боль. — Мой лес отныне принадлежит тебе…
«Мы видим счастья тень в мечтах земного света. Есть счастье где-нибудь: нет тени без предмета» 2, — прошамкал Ша-Бун, положил книгу на хозяйский стол и стал расставлять шахматные фигуры на начальную позицию.
— Партию?
— С превеликим удовольствием! — Джинн, нависнув над доской, сверкнул перстнями на пальцах. — Начнём! Иначе зачем ещё мы в этой истории.
Приближение Девы Озера к трону
""Дева Озера приблизилась к трону и протянула свиток...""
Птичья голова с длинным клювом низко наклонена, крошечные глаза полыхали золотом. Трехпалые обезьяньи руки болтались плетьми, ноги заменял змеиный хвост с иглоподобной кисточкой.
Но это ложь. Здесь никто не услышит молитв. Здесь небо слишком высоко. Здесь между ним и человеком — Эрлэг-хан, явившийся завершить то, что начали его дети.
Там было темно, в меру пыльно; на нижних полках сбоку расставлены банки с консервацией, на верхних – разложена всякая полезная домашняя мелочь. Ну там, метёлочки, рулоны бумаги, фольги, мотки ниток и бечёвки, старые газеты, видавший виды плюшевый мишка, связки перьев, странные мешочки с непонятным содержимым, обрезки кожи, восковые свечи… Предполагалось, что вот где-то на связках перьев я должен был насторожиться. Уж не знаю, где находились в этот момент мои мысли и здравый рассудок. Наверно дружно уплетали на кухне ореховое варенье домашнего приготовления. В общем, я не насторожился. Вместо этого принялся устраиваться поудобнее. Вить себе уютное гнёздышко в самом дальнем уголке. Между трёхлитровой банкой с томатами и корзинкой восковых фруктов, неподалёку от большой дырки в деревянной панели. Мышки там поселились, что ли? Или крысы? Края дыры были облеплены чем-то невесомым, липковатым и почти неразличимым вперемешку с сухими стебельками цветов. Гм… Паук? Я с сомнением оглядел дыру. Большой паук? Всё-таки просторное жилище кто-то себе… выломал. Очень-очень большой паук?! Впрочем, не важно. Ни мышей, ни крыс, ни, тем более, пауков я уж точно не боюсь, так что…
На иллюстрации – белка Горислава в волшебном свитере, на котором вытканы некоторые приключения героев рассказа (помимо Гориславы,- ежика Марека, летающей девочки Кристины и мальчика Вани): встреча с хулиганистыми мухоморами, поход через лес и Железный парк в Каменную рощу, где когда-то жили люди, грибная пицца Марека.
«…выступает вперёд воевода, подняв над головой походную икону Божией Матери в простом медном окладе. Он держит её обеими руками,…», «…Три тёмных фигуры застыли у полога. Недвижные, едва различимые…. Мёртвых ни с кем не спутаешь…», «…Снаружи — лошадиное ржание, чей-то приглушённый смех:— Ишь-ты! Без всадников!... Не видят дружинники тех, кто прискакал на двух конях…», «…Воины Котяна Сутоевича, призвавшего русских князей на подмогу против явившейся с восхода беды, дали слабину, первыми не выдержали натиска татарских всадников…», «…Сам он стоит позади, за спинами своих послов, отделённый от них тончайшей льняной стеной. Михаил видит его очертания: длинные, плавно изгибающиеся рога, большую бритую голову, массивные плечи…»
...Сердце замерло на мгновение, удивившись, что снова оказалось там, где должно быть, а потом сказало осторожно: “Тук”… Края распахнутой груди сомкнулись, срослись, Мари открыла глаза.
– Сыграю. Только попозже. Не забудешь прийти послушать?
– Теперь не забуду.
– Это мы ещё посмотрим! – раздался у них за спинами ядовитый голос Королевы.
Она спускалась по ступеням, шатаясь, величественная и пугающая в своём чёрном платье с длинным шлейфом и антрацитовой короне. Королева проделывала руками сложные пасы, и её глаза-звёзды разгорались всё ярче, превращая ночь в пылающий белый день.
Посовещавшись, Мышки полезли на стену сами. Монеты пришлось передавать по цепочке. Заглотив последнюю, Щель-в-Полу так раздулась, что превратилась в приличных размеров ямку. С трудом подтягивая набитое брюшко, она двинулась в дальний путь…
Оказавшись на поверхности, Хоба как только мог быстро поспешил в гущу леса. Здесь фея не выживет, но если успеть отнести её к обрыву и показать спуск, она попадёт в более безопасное место и сможет продолжить путь. Только бы успеть! Тролль чувствовал, как воздух становится разреженным, а с леса медленно спадает чёрный покров. Ещё немного – и взойдёт гибельное солнце. Тогда ему конец!
Отныне и навсегда, один из многих символов города – долговязая, похожая на ощипанную ворону, в старой джинсовой юбке с подолом из пёстрого рванья, с железной коронкой на нижнем левом резце, неизменно толкающая перед собой детскую коляску, в которой вместо ребенка плещется горе.
Все так же ухмыляясь, они придвигаются ближе, садятся по обе стороны от Михаила, склоняются к его ушам и шепчут в них правду о будущем. О грядущем нашествии, о падении городов русских, о пламени и плаче, что охватят землю от края до края. О громадной, богато украшенной ханской юрте и двух кострах по обе стороны от её входа. О черном идоле, поганом рогатом идолище, возвышающемся над кострами и требующем поклонения. Об острой стали и не менее острой боли. Скоро рассвет. Молится Михаил.
""– А! А я знаю. Знаю, кто ты. Кукушонок. Подкидыш судьбы, хе-хе! На-ко, выпей, дружочек. А то у тебя аж губы спеклись.
Мальчик открыл глаза и увидел, что старичок протягивает ему пузатую, выдолбленную из дерева бутыль, заткнутую пробкой. Бутыль была зажата в старческой руке искалеченными, сросшимися и странно изломанными пальцами.
«В одном пальце не может быть столько суставов» – с ужасом подумал Кукушонок, глядя на страшную руку. А потом осторожно принял из неё бутыль.""
Аннотация к рассказу: Здесь белые сны меняют мир, а черные убивают - давая сновидцу волшебный камень, исполняющий желания. Но какое желание оправдывает гибель односельчан, и может ли что-то спасти душу Черного сновидца?
Первая же собака сбивает с ног, я только чудом умудряюсь поцарапать ей нос. Она отскакивает, а на меня бросается вторая, не давая подняться с ног. Бью ее второй лапой, но удар приходится вскользь, и вместо того, чтобы оторвать твари голову, я лишь отгоняю мерзкое животное. Плохие собачки! Плохие! Третья шавка хватает меня за плечо, разрывает мягкий плюш и намертво цепляется в лямку рюкзачка. Дура! Ловко вскрываю ей горло и отпихиваю агонизирующий труп к остальным блохастым тварям. Посмотрите, как вы меня испачкали, суки!
попытка представить как могла бы выглядеть обложка к рассказу.
Но вместо фанеры и пыли увидела маленькую трёхголовую паучиху, которая успела украсить телевизор изысканной паутиной, и теперь вязала свитер с оленями. Олени перебирали копытами и фыркали.
— А вы откуда? — удивилась белочка, но тут же спохватилась и предложила гостье, — Хотите, угощу вас чаем?
— Нас зовут Нора, — ответила паучиха хором тремя головами сразу, — мы тут будем жить и показывать всякое интересное. И чай, конечно, любим, спасибо большое, особенно если с мёдом.
В первый раз они поцеловались в парке, у памятника Балбесу, герою советских комедий. От неё вкусно пахло парфюмом, от него несло потом и фруктовой жвачкой. На ней было чёрное платье в белый горошек, он был в футбольной форме. Лёва сказал, краснея, что она очень красивая, а та хитро подмигнула. Он как-то незаметно к ней потянулся, промазал, чмокнул в щёку. Она рассмеялась, и они поцеловались, и чугунный Балбес, ухмыляясь, охранял их счастливый покой
... мухомор стрелял во все стороны спорами, которые немедленно прорастали грибами поменьше, такими же красными, кряжистыми и угрюмыми.
...
Хотя и трудно представить лезущего по стволу дерева ежа, но, согласитесь, после армии бегающих по лесу грибов вообразишь и не такое. Марек не упал. Он дополз до нижней ветки и растянулся на ней, переводя дух. Внизу бессильно ругались мухоморы, и отважный ёжик почувствовал, что спасён.
Тогда-то его и нашла белочка Горислава, которая всё видела на волшебном свитере Норы и прибежала спасать соседа.
...
Белочка отломила тоненькую веточку, свесилась вниз и стукнула самого настырного мухомора по шапке. Грибов она совершенно не боялась.
— Калаул! — закричал главный мухомор, и его воинство бросилось наутёк.
От крыши крыльца, отделилась тень, вырастая на два с половиной метра в высоту, тень с лёгкостью спрыгнула в лужу, на землю, рядом с миротворцем. Её пальто было изорвано, развивая, подхватываемые порывом сильного ветра лоскуты одежды и белые, редкие, длинные волосы. Вспыхнула молния. Черный, шершавый череп блестел от дождя, кисть широкая, тонкая и острая, как вилы, сжималась и разжималась, издавая щелчки суставов, в правой руке он держал железную, ржавую, часть косы. Тьма, из глазниц монстра, всматривалась в миротворца.
Я не успела ответить. На поляну выбежал волк. Он понюхал воздух и двинулся ко мне. Ужас парализовал меня.
За волком из леса вышел старик и коротко свистнул. Волк замер, подогнув переднюю лапу.
— Не бойся, это мой дедушка. Деда! — Светлячок помахала старику. — Вучко напугал мою подружку.
Но сам дед перепугал меня не меньше волка, хотя я не смела открыто показывать, что боюсь. Дед опирался на корявый посох, заросший мхом. Из-под широких, бесформенных штанин виднелись… лапти? Длинную рубаху подпоясывала верёвка, скрученная из трав. В густом, свалявшемся мехе душегрейке застряли шишки. Волосы, борода, усы, росли так густо, что скрывали лицо. Дед не выглядел злым. Но я почуяла в нём недобрую власть.
— Подружку сыскала? — прошуршал дед.
— Да. Мы плетём веночек, а потом она пойдёт домой. — Я не услышала твёрдости в голосе Светлячка.
Ночью я, естественно, ни в какую оранжерею не попёрся. Сидел на кухне и заедал стресс имбирными пряниками, размышляя о своём нелёгком бытии. Парадную дверь и чёрный ход я проверил первым делом. Ну, как проверил – подобрался поближе и обнюхал, пригляделся. Магией от них несло порядочно. Наверняка Эмма навешала всякой защитной хрени. Типа: старый монстр не выйдет, новый не войдёт. С окнами дела обстояли аналогично. Я даже поразился, как это мне удалось вчера пробраться в дом. Или обычно тут всё тихо, а в этот раз ведьма чары навела специально, чтобы не отлынивал?
Покончив с пряниками, я принялся за вишнёвый кисель. Хандра на меня, признаться, накатила страшная. Ну что за жизнь у чуланного монстра? Да я даже не знаю, откуда сам такой взялся! А она – найди, напугай…
А, впрочем,… Кажется, я вылупился из яйца. Да, точно! Это было рябое перепелиное яичко, которое завалялось в холодильнике. Выпрыгнуло из общего лотка и спряталось под листьями салата. И там тихонько лежало. Лежало-лежало, лежало-лежало… А потом в холодильнике перегорела лампочка, стало темно. Совсем как в чулане. Тогда из яичка и вылупился я, и ...
В коридоре что-то негромко грюкнуло. Я вздрогнул от неожиданности и едва не подавился вишенкой.
— А кто твой дед? И зачем ему волк?
— Он хозяин леса. Вучко помогает ему охранять лес.
— А, — я догадалась, — лесничий? Строгий. Не разрешает тебе водиться ни с кем?
— Почему? Разрешает, — Светлячок опять уверенно звенела голосом. — Только он хочет, чтобы люди оставались с нами жить.
— Зачем?
— Он старый, ему нужны помощники. Хочешь остаться со мной жить? — подружка уставилась на меня серьёзными глазами, а я на неё — округлившимися. — Да ладно, оставь.
Финальная сцена рассказа, а именно прибытие мертвых ""послов"" Эрлэг-хана к князю Михаилу
Первуша слушал вполуха знакомые байки приятеля, поглядывая украдкой
на Мыську. А ничего девка, красивая. Глазки карие, русы косы долгие,
простенькими темными ленточками перехвачены, на концах кос – кисточки
смешные, будто бы даже темнее, чем прочий волос.
«Будто беличьи», — подумал Первуша.
И фигурка у девки ладная, и румянец во всю щеку, не то что у этих, городских.
Ой, а что это за ути-пусечка? — худые, в язвах, руки подхватывают меня. Притворяюсь обычной игрушкой, стараясь не смотреть на гнилую амфетаминную улыбку местной шмары.
Перед ними стоял волк. Стоял на задних лапах. В правой передней лапе держал коричневый саквояж, а голову его украшала чёрная шляпа.
Дождь затыкается, и я снова ковыляю по улице, огибая лужи и грязь. Не так-то легко вычистить и высушить гребанный плюш. А ведь мишка должен быть опрятным и чистым, иначе дети не полюбят Барни. Плохой Барни, скажут они. Барни грязнуля! Не хотим с тобой играть! Тогда я, конечно, отмудохаю их по полной программе.
— Ирв, подай мне корону!
Вожак торопливо исполнил приказ. Принц надел венок Халтора поверх своей короны, и травы оплели золото.
Деревья преклонили ветви перед новым властелином.
К ногам Казановы подбежали Шесть Грустных Мышек. Они поднялись на задние лапки и достали флейточки. Питер неслышно застонал: нужно было нарисовать их именно так! Крохотные пальчики Мышек проворно бегали по дырочкам, и мелодия, печальная вначале, становилась все веселее.
Ну а пока мы мчимся во весь опор, собирая на себя ссадины и репейник. Рука Гретхен выскальзывает из моей, я успеваю испугаться, но вот она снова вцепляется в меня мертвой хваткой, и я спокоен. Насколько может быть спокоен мальчишка, получивший смертный приговор.
Выстрелы, гремевшие над головой, остаются позади (как и несуществующий танк). Но я не поверю, что мы ушли от погони, пока не умру глубоким стариком в своей постели, спокойно прожив всю оставшуюся жизнь. Я так не хочу этот проклятый укол, что готов бежать под пулями и нести сестру на руках, если придется.
Хорошо, что мы не надели сегодня белые рубашки, как положено по воскресеньям. Было бы проще в нас целиться.
Гретель вдруг дергает меня за руку, разворачивая в сторону.
Девчонка девчонкой, только с крыльями, хвостом, клыками и когтями. Бывает же на свете такое чудо-юдо. Кожа белая, такие же волосы с темно-зелеными прядями, лицо маленькое и хищное, одежды почти никакой – несколько тряпок и бесконечные побрякушки в ушах, на шее, на руках браслеты едва ли не до локтей.
