«После захода солнца, в то славное время, когда небо ещё не утратило ало-розовой палитры оттенков последних лучей, а уставшие после работ на полях взрослые наслаждаются вечерней прохладой, ребятишки всего селения радостно сбегаются к хижине Старины Лоррела. К этому моменту рослый гончар уже разводил костёр и варил похлёбку в ожидании маленьких и не очень гостей. Дети рассаживаются вокруг в ожидании очередной невероятной истории Лоррела. Кто-то успел прихватить из дома свежеиспеченную буханку хлеба – и вот она пошла по кругу, чтобы каждый смог отломить себе ломоть ароматной, мягкой выпечки.»
«Мальчик сидел на песке и чертил какие-то руны. Из его чёрных глаз лились бурые слёзы. Сколько ни звала Кюн, брат не обращал внимания. Девочка села рядом и стала ждать...»
«Ариста! Едва уловимое движение - с пола поднялась отнюдь не гончая, а обнаженная девушка. Черные волосы кольцами скрывали грудь, карие глаза с любовью глядели на Артура. Девушка протянула к нему руку…»
«Севрюгин пел. Сочный тенор без аккомпанемента заполнил Старый Арбат. Голос звенел, легко отражался от стен домов и вибрировал.»
«Он стоял меж больших деревьев, заросших мхом, деревьев, растущих в Лучезарном Лесу. Перед ним немного впереди было небольшое озерцо, на берегу которого лежал огромный поваленный дуб. А на стволе того дуба сидела девочка-дриада, похожая на Викки. Тут Лерою стало страшно, он будто прирос к земле.
– Привет, – сказала девочка. – Как тебе наш лес, нравится?
Она спрыгнула, и вприпрыжку подбежала к нему. Прям точь-в-точь как Викки, когда они все вместе играли. Лерой от страха ничего не смог ответить. Он захотел убежать, вернуться в деревню, но не мог сдвинуться с места.»
Встреча Эргиса и Кюнней с вороном Суоруном Тойоном
Эпизод, где Евтерпа говорит Севрюгину о его потенциале и о том, что он сможет гастролировать по странам, но Севрюгин завязан повседневной жизнью:
«у меня тут всё: семья, друзья, работа, дача. И вообще… А младший сын, Олежка? Вот не будет знать, лоботряс, как решать задачку… Тут всё завязано – семья, работа, привычки.»
Звездная ночь. Нэйно и волк у подножия гробницы императора. «Усталость давила, тяжелая, как камни гробницы, и Нэйно больше не могла сопротивляться. Взглянула еще раз на волка, на высокие ступени, на вершину пирамиды и легла на землю».
«Моя находка – стеклянная, прозрачная. Только сердцевина – изумрудно-зеленая, будто туда водоросль пробралась да так и осталась внутри. По бокам дырочки, маленькие совсем. Не знаю, что туда и пролезет. Ниточка разве что. Даже леску не пропихнешь. Откуда она вообще взялась в реке, одна-единственная?»
«...А у моих губ собирается с десяток тоненьких и длинных рыбешек размером с мизинец. Я открываю рот, и они все заплывают внутрь.»
«Свирепый оскал полыхал искрами, гривой развевались огненные языки пламени. Тело разрасталось тысячью хвостами, которые подобно змеям струились над водой. Казалось, будто не чудище движется, но огненная песня льётся над рекой.»
«…Ощущая, как царапают сердце ледяные коготки страха, я повернул голову.
По склону холма поднималось жуткое, невозможное создание. Бесформенное, похожее на бурдюк тело неторопливо перебирало пятью тонкими сухими руками: справа их было три, слева – две. Спереди из него вырастало человеческое туловище с дряблой старческой кожей. На длинной шее – одна чуть ниже другой – торчало сразу две сросшихся щеками головы. Одна была обожжена, вторая – покрыта изморозью. Первая принадлежала старику, вторая – младенцу.
Маянка, зажмурившись, завизжала. Мне тоже хотелось завопить, но крик застрял в стиснутом ужасом горле. А существо тем временем, закашляв и закурлыкав с утроенной силой, устремилось прямо к нам, злобно сверкая двумя парами лесных гнилушек в мёртвых глазницах.
Отбиваться мне было нечем, разве что гвоздить кошмарную тварь голыми кулаками. Но вряд ли бы это что-то дало, и я, повинуясь, скорее, лихорадочному наитию, чем здравому рассудку, извлёк из подсумка полную пригоршню серебра. А когда до подползающего чудища оставалось несколько шагов – швырнул изо всех сил.
Две-три денежки пролетели мимо, но остальные ударили точно в цель, угодив в головы и тело. Поляну огласил слитый крик боли. Мелкие монетки рванули кожу существа, точно острые крючья. Из множества ран тотчас хлынуло что-то вроде крови с гноем пополам. Существо завертелось волчком, засипев и заплакав на два голоса. Глаза-гнилушки попеременно то разгорались, то гасли. Чудище корчилось в муках, теряя свои жуткие черты, превращаясь в бесформенную шевелящуюся кучу. Наконец, оно затихло, оставшись лежать зловонной безжизненной горкой...»
«Говорят, когда-то в Горах жила красивая и надменная травница Лаок. Её полюбил странствующий колдун, но она отказала ему, и тот, разгневавшись, отобрал у девушки красоту.»
Изображены: «безликая демоница» Лаок, травница Дера Фей и ее юная дочь Енга. «Мой отец отказался от помощи Лаок, моя мать не приняла, и я тоже справлюсь.»
«Ощущая, как царапают сердце ледяные коготки страха, я повернул голову.
По склону холма поднималось жуткое, невозможное создание. Бесформенное, похожее на бурдюк тело неторопливо перебирало пятью тонкими сухими руками: справа их было три, слева – две. Спереди из него вырастало человеческое туловище с дряблой старческой кожей. На длинной шее – одна чуть ниже другой – торчало сразу две сросшихся щеками головы. Одна была обожжена, вторая – покрыта изморозью. Первая принадлежала старику, вторая – младенцу.»
«...Не слушая криков и уговоров матери, оделась в самое лучшее: белые шаровары с зеленой вышивкой, рубаху и накидку цвета юной травы. Расчесала волосы, вплела в косу три ленты – как делают девушки, в преддверии свадьбы, – и вышла из коморки...
...В тот же день Нэйно покинула дворец. За воротами застыла, оглянувшись, смотрела, как смыкаются огромные створки. А потом поспешила вперед, прочь из столицы...»