Главный персонаж - девочка Аня
«...Вода распушает мне волосы, щекочет бока. Как будто массаж делает. В пальцах то и дело путаются водоросли. Разрываю их, отбрасываю в стороны. Куда я плыву? И зачем?
Неважно. Бусина бусиной, а плавать мне просто нравится. Нравится ощущать себя легкой и быстрой. Свободной. Русалкой.»

Передаёт общее впечатление от рассказа(лично на иллюстратора) и изображает конкретные элементы рассказа (сама главная героиня, заброшенное здание, лестница, пожар...)

«...Агван обернулся на гул позади. Сквозь белёсое облако вырывавшегося из-под копыт снега прорисовывался мутный силуэт. Юноша велел брату поспешить, а сам придержал коня, стараясь не моргать, ожидая, когда поднявшиеся снежинки улягутся. Он разглядел всадника, неподвижно стоявшего на расстоянии броска копья. Статный, в чёрных латах, с булавой и длинным мечом в ножнах. На воине красовался рогатый шлем, полностью закрывавший лицо преследователя. Вороная лошадь неизвестного обладала двумя головами...»

«...За спиной Ивица пролетела смерть. Пронеслась на мягких крыльях и рухнула, придавила к земле голодного зверя. Навалилась гигантской тушей, сминая, ломая кости, кромсая плоть. Смерть тоже была голодна.
Лес дрогнул, пошатнулся от безумного крика боли и обиды обманутого хищника, который сам стал жертвой.
Потрясенные деревья отползали, выворачивая из земли корни. Отступали от жуткой бойни, услужливо давая смерти место.
И смерть пировала, жадно хрустя костьми. Хрипел и стонал поедаемый заживо зверь. А всего в паре десятков шагов от кровавого пиршества корчился на подстилке Ивиц, давясь страхом и отчаянным желанием жить, теряя рассудок и остатки воли быть человеком, пока разум его не накрыла долгожданная тьма...»

«Рыцарь на этот раз попался какой-то странный; верхом на муле, вместо доспехов-кожаный фартук, домотканные рубаха и штаны. А шлем!»

«Приехав в больницу к Евгению, они поднялись в кабинет, где когда-то обсуждали план обмена душ. Евгений позвонил и попросил медработника привести пациента. Приведя пациента, медсестра вышла. Максим смотрел, не отрывая глаз. Перед ним стоял Павел Валерьевич с невменяемым взглядом.
— Расскажи о себе, Павел, — попросил Евгений.
— Я не Павел, — ответил мужчина высоким голосом, — я — Анна.
— Сколько тебе лет, Анна? — продолжил опрос Евгений.
— Двадцать пять, — ответил мужчина. И через несколько секунд, поменяв голос, смотря в никуда с откровенно удивленным лицом, он спросил:
— Я разве могу быть своей дочерью?
Евгений поднял трубку и попросил увести пациента.
— Что это? — испугавшись, спросил Максим.
— В тот день я переселил информацию его дочери в него самого. Ты был прав: он бы ни за что не оставил нас в покое. Я не мог рисковать. Теперь он сумасшедший, у него диагноз — раздвоение личности. Он никогда не поправится. На всякий случай на днях я подселю к нему еще двоих. Мы с тобой богаты. И, самое главное, – они с дочерью снова вместе.»

«Когда кто-либо уходил в Лес, то ночью из чащи доносился такой вой, какого не издаёт ни одно животное на свете. Мой дед говорил, что сами деревья стонут от того, что их землю осквернили.»

«...Артур невольно залюбовался её осанкой, правильными чертами лица, алыми губками. Будь она настоящей…»

...и рынок заодно с городом остаётся далеко внизу – игрушечные домики, среди которых возятся люди-муравьи... Люблю это место. Я открыл его, когда только учился летать, и часто прихожу сюда, чтобы отдохнуть и спокойно поразмыслить

Вечер, поздний закат, еловый лес. На картинке изображены главные персонажи истории на своих лошадях (слева направо): Блонда, Черный рыцарь, Серый рыцарь, Рыжий рыцарь.

«Поэтому самое главное для меня начиналось, когда девушка гасила свет и ложилась спать. Тогда я приходил к ней, устраивался в ногах или на животе и, стоило лишь ей начать проваливаться в сон, начинал рассказывать ей сказки.»

«Бусина за щекой противно стукается о зубы и все время норовит скользнуть в горло. Рот – не лучшее место, чтоб прятать сокровища, но больше некуда. Купальник у меня открытый, взрослый – треугольнички сверху, треугольнички снизу, веревки, – а со сжатым кулаком тоже не поплаваешь толком. Санька нетерпеливо подпрыгивает и машет мне с мелководья. И любит же он плескаться в этом лягушатнике, просто за уши не вытащишь. А со мной плавать боится.»

«Коробка с печеньем прекрасно дополняла мой завтрак, поэтому, не задумываясь, я съел одну штучку… казалось, что сейчас мое дыхание остановится, по щекам потекли слезы, в мозгу распространилась эйфория. Перед моими глазами стояла та, что являлась в моих снах, та, кого я желаю видеть рядом с собой. Девушка провела своей ладонью по моей щеке, тело почувствовало это легкое тепло от тонкой изящной руки. Ее лицо сблизилось с моим, легкое прикосновение губ, и слова, которые всегда терзали мое сердце: «Я люблю тебя»…»

«Песок и трава заглушали шаги. Он крался медленно, не сомневался, что не издал ни звука. Но не прошёл и пяти шагов, как странный мальчишка обернулся и уставился на него, словно давно знал о его появлении. Глаза у чужака были странные, вроде серые, но настолько светлые, что почти сливались с белком. Выделялись только зрачки – крохотные точно булавочные головки. Взгляд из-за этого выходил неприятный, колючий.»

«На огромном уродливом существе из веток, человеческих костей, цветов и крови восседала женщина в маске из меди и киновари, облачённая в платье из шкуры белого оленя, на тонкой шее блестел тяжёлый шейный браслет из серебра.

Эргис и Кюн обнялись.

– Прощай, сестра… – обретая голос, прохрипел мальчик.

– Прощай, брат, как жаль, а ведь нам почти удалось спастись…»

«— Я дракон. Ящерица с крыльями. И вот я просто беру и улетаю. Пока-пока, недоумок!
— Стой! Те не можешь так поступить со мной! Я вызываю тебя на поединок!
— Иди в задницу, рыцарь! Всего хорошего!»

«Золушка вышла на середину поляны и расставила руки в стороны.
– Крёстная! Выйди, покажись!
Я содрогнулась: кого же кличет моя сестра, в такое время и в таком месте? Затрещали кусты репейника: что-то приближалось, – тяжелое, грузное, огромное.
Мне трудно описать это существо: слова на бумаге не смогут достоверно передать столь отвратительный и чужеродный облик твари, явившейся перед моим взором. Земля наша была полна историй о Гнусном Народце, о Великом Нашествии и о последней войне, на которой сражался и мой отец; картинки в книжках, иной раз весьма выразительные, пугали меня, но никогда надолго не задерживались в памяти. Гнусь ушла, уползла, улетела далеко-далеко. Но теперь, увидев одно из тех чудовищ в живую, моё тело парализовало безумным, животным страхом.
Тварь была высока, – куда выше любого взрослого мужчины, она передвигалась скачущей, нелепой походкой, то и дело подгибая под себя тонкие, как у кузнечика, ноги. Тело существа облепляла неясная клейкая масса. Руки, – их определенно было несколько пар, – копошились под ней, появляясь то с одной, то с другой стороны. Непропорционально большая голова качалась на тонкой шее, словно тыква на огородном пугале. Изо лба торчали гибкие рога, – они вертелись из стороны в сторону, находясь в постоянном движении. Глаза же, – чёрные и выпуклые, словно капли смолы, не имели зрачков и век; более всего они походили на глаза мухи или какого-нибудь другого насекомого».

«Сзади зашелестело, смачно чавкнула раскисшая земля под чьей-то гигантской лапой – поддразниваемый людским страхом зверь вышел из укрытия.
И тут вдруг над Ивицом поднялась тьма. Развернула слежавшиеся крылья и бесшумно оттолкнулась от земли.
Лес смотрел, затаив дыхание.
За спиной Ивица пролетела смерть. Пронеслась на мягких крыльях и рухнула, придавила к земле голодного зверя. Навалилась гигантской тушей, сминая, ломая кости, кромсая плоть. Смерть тоже была голодна.
Лес дрогнул, пошатнулся от безумного крика боли и обиды обманутого хищника, который сам стал жертвой.
Потрясенные деревья отползали, выворачивая из земли корни. Отступали от жуткой бойни, услужливо давая смерти место.
И смерть пировала, жадно хрустя костьми. Хрипел и стонал поедаемый заживо зверь. А всего в паре десятков шагов от кровавого пиршества корчился на подстилке Ивиц, давясь страхом и отчаянным желанием жить, теряя рассудок и остатки воли быть человеком, пока разум его не накрыла долгожданная тьма».

«А ночью мне снится, что я королева. Речная, да. У меня нет короны, мантии или скипетра. Зачем все это в реке? Я просто покачиваюсь в толще воды, раскинув руки и ноги. Волосы струятся вокруг – длинные, распущенные. А вокруг – рыбы. Маленькие, большие, самые разные.»

«Один-единственный раб и тот достался Йонасу случайно – младенец, проклятый матерью, утопленный в болоте ясной августовской ночью.»

«Их встретило яркое солнце, весёлое лето и тысячи голосов птиц. Здесь не было кладбища. В мёртвом мире всё жило и дышало.
…
Эргис, болезненно прорычав, перекинулся зверем. Сегодня в мире мёртвых он казался огромным медведем с изодранной мордой, тут и там выступающими костями.
…
Девочка осторожно взобралась брату на шею, и они пошли искать света. Эргис еле переставлял лапы, но мимо проносились поля и леса, реки и горы. Чудилось, что двигается сама земля, словно картонный диск декораций в театре кукол.
…Медведь ступил на белую священную тропу.

Кюн почувствовала запах горелой шерсти, белые волоски морды медведя покрылись пепельными завитками.

– Ты горишь! Может, не пойдём?

Эргис словно и не слышал и не чувствовал. Как зачарованный, шёл вперёд к границе владений. Светлый силуэт монаха смиренно сказал: «Ходи, но не трогай, тёмный зверь. Девочка, тебе нужна помощь? Что хочет от тебя это чудовище?».

Кюн мотнула головой.

– Мой брат не чудовище. Вещий, а ничего-то не знаешь, – и мысленно показала язык.

Арылы-монах печально улыбнулся. Он стоял на месте, но не отставал от быстрого медвежьего шага, независимый от колеса жизни и смерти»

«– Молоко из коровы, – оборвал его Сагарис, достал из рюкзака подсолнух, уселся на табурет, забросил в рот семечку и через пару секунд выплюнул шелуху.
…
Не говоря ни слова, Сагарис сунул руку во внутренний карман редингота и вытащил и поставил на стойку… котенка. Абсолютно черного и настолько же мокрого, не старше полутора месяцев. Стянув с шеи трактирщика платок, Мержелату вытряхнул из стоявшей рядом пепельницы окурки, вытер ее и налил молока.
…
Привлеченные шумом завсегдатаи повернули головы, беззастенчиво рассматривая незнакомца: высокий, лет сорока пяти, каштановые волосы до плеч, заросшее щетиной широкое худое лицо, обшарпанный черный редингот – такие вышли из моды лет десять назад, тяжелые ботинки со шнуровкой, странный чехол – меч? карабин?..»

«На улице стемнело, но в горне Силы Недоумовича ярко полыхало пламя. Красные отблески играли на чешуе дракона, лежащего перед распахнутыми дверьми кузни. В задумчивости покусывая кончик хвоста, Гузотряс наблюдал за работой мастера.
— Коронку я подогнал тютелька в тютельку! — кузнец отошел от огня и принялся перемешивать вязкий раствор в большом чане. — Нагреем её чуток и, пока металл не остыл, нальём внутрь раствору, а потом наденем. И всё!
— А держать будет?
— Ещё как! Рецепт проверенный: известь, смола и ещё ингредиент, секретный! Когда остынет — пристанет намертво, не оторвёшь!
Гузотряс бросил подозрительный взгляд на светящуюся малиновым светом раскалённую коронку.»

«Ахидна подняла на него полные звёзд глаза и улыбнулась. Жизнь стала покидать Алтемора. Одна за другой из Ахидны высвобождались цветные души и, напитавшись силой человека, поднимались ввысь, спокойные и свободные.»

«Одного Алтемор не мог понять: как юноша пробрался в Средний мир? Как преодолел туман и вышел к костру, который обычный человек разглядеть не в силах?

— Ты сжёг её! Сжёг! — Ромс упал на колени, подгрёб к себе пепел и затрясся в беззвучных рыданиях.

Ахидна запечатала слёзы несчастного, чтобы вся горечь оставалась внутри и травила душу. Ромс опустил голову и бездумно смотрел на чёрный пепел, в котором измазались его руки, колени и лицо.

— Она мертва, — повторил он, будто не веря своим словам.

Его сильно затрясло, и Алтемор отступил на шаг, готовясь, что Ромс вцепится в него, точно дикий зверь.»

«Кончики ее пальцев заскользили от края к основанию крыла, затем на плечо. Ящер вздрогнул, но не шевельнулся. Его ноздри затрепетали, и он вдохнул аромат ее волос, кожи.

Окончательно осмелев, девушка легко скользнула к огромной голове дракона и прижалась к нему лицом и телом. Легкая дрожь прошла по его туловищу.

«Не надо», – низкий, бархатный, волнующий голос раздался в ее голове.

Огрубевшей, шершавой, покрытой старыми шрамами шкурой он почувствовал ее улыбку. Она намеренно потерлась щекой еще раз. Втянула носом исходящий от его кожи холодный запах земли и травы, терпкий аромат полыни.

– Почему-то ты теплый, – скосила на него глаза и увидела, как дрогнула его верхняя губа, обнажая длинные, острые и белые даже в эту темную ночь зубы.»

«И ты меня прост…

Енга прижалась к матери, но… обхватила пустоту. Дера рассыпалась высохшими крыльями бабочек.

Не удержав равновесия, девушка упала на колени и принялась слепо шарить руками перед собой. Крылья кружились в воздухе. Путались в косах Енги, оседали на одежде, проскальзывали сквозь пальцы и замирали траурницами в траве. Невесомые, блёклые, ломкие. Покрытые причудливыми и притягивающими взгляд узорами.

Зиан присмотрелся и вздрогнул. Каждый из них был человеческим лицом.»

«...Плывущие под ногами грозовые облака озаряют вспышки молний, но для нас по-прежнему светит солнце. А дальше, за пределами облачной стены, зелень южных лесов сменяет лазурная гладь океана».

«..та просто стояла в середине комнаты, наблюдая за бледным диском луны, и, словно солнечная батарейка, впитывала холодный белый свет. Припыленные очертания ее фигуры становились более четкими, и будто самая жизнь проникала в ее хрупкое тельце»

«...Куда бы ни отправился, всюду – своим внутренним взором – приношу зиму. Словно бы всюду вижу покрытые инеем деревья, всюду преследуют меня картины пустых замёрзших окон в холодных домах. Их тонкие стены удерживают слабое тепло. Двери, открываясь, равнодушно отдают его пустым улицам. Но иногда эти фантазии становятся реальными… Кристоф остановился на склоне, по которому он спускался в долину, на время покинув облака и небо. И тот механизм, что постоянно пишет мифологию моего внутреннего мира, словно микробарограф памяти, дает сбой»

«Уже не пытаясь бороться, цепляясь за жизнь, не дыша, я рухнул в воды озера, подняв волны и испачкав серебряную гладь кровью. Медленно опускаясь на дно, доживая последние мгновения, я видел свое творение – меч королей.»

«... Какой я породы?
Какой-то, право, обидный вопрос. Вы же, люди, обижаетесь, когда вас делят на европейцев, африканцев, азиатов? Тогда почему считаете, что британцы лучше персов? Или тайцы лучше египтян? Мы – просто кошки, и не надо нам тут ваших псевдонаучных расовых теорий. Вернее, это они – просто кошки. А я – уникальный.
Ну а если по существу, то я могу выглядеть как угодно. Вот захотелось сегодня быть сибиряком, и буду. Назавтра перехотел – назло всем стал сиамцем. Про цвет шерсти и глаз я вообще молчу. Это мне как чихнуть. А что? Женщинам, значит, можно, а котам нельзя? Где справедливость?
Кстати, о женщинах. Смотрите, видите вон ту? Да не эту, которая сейчас в джип садится, про неё мне сегодня говорить неохота, даже не упрашивайте. А вон ту, что по дорожке вдоль дома идёт, с полным пакетом продуктов из гипермаркета. Да-да, ту, которая только что нечаянно в лужу наступила. Воды теперь в сапоге…
Вот о ней я вам сегодня и расскажу. Только, чур, не перебивать, ладно?...»

«...Не было видно потолка и стен. Лишь мерцающий кровавый туман под ногами да безбрежная тьма вокруг. А позади тем временем людоед бодро напевал:
– Я его поймаю, проломлю хребет! В пасть закину тушку – будет мне обед!
На пути стали попадаться кости и черепа. Очень много костей и черепов. Иногда они высились белыми грудами, напоминая о тысячах несчастных, сгинувших в этом проклятом месте. Также виднелись нарядные кимоно, элементы доспехов, мечи, копья и луки. Сколько же столетий копилось всё это? «Праздный вопрос, куда важнее другое», – подумал Йоширо, перескакивая через кучу костей.
Он надеялся, что демон лукавил, когда говорил о своей непобедимости. В Мурамаса ему рассказали: согласно легенде в логове адской твари имеется источник силы. Что это, неизвестно, но если уничтожить его, то появится возможность одолеть монстра. Поэтому Йоширо бежал, бросая взгляды по сторонам. Но ничего, что можно было бы принять за «источник», ему на глаза не попадалось. Хотя, не оставил ли он уже искомое за спиной?
Дубина с оглушительным шумом опустилась на пол где-то позади, и ронин аж подпрыгнул. Демон настигал, поэтому останавливаться нельзя. Надо бежать и в то же время осматриваться...»

«Замерла, пытаясь отдышаться. Поискала взглядом брата – Эргис, помоги…
Брат стоял, ухмыляясь. В нём больше не было ни капельки света. Шипящая чернота сплелась в ладони в кылыс – длинный боевой нож.
Кюн не могла заставить себя драться с Эргисом. Ещё утром они давали друг другу тумака, но это было другое. Это было игрой.
– Я не стану, слышишь.
Белый ворон с узнаваемым золотым ободком на клюве сел на плечо девочки.»

«[– Что ты ищешь? Все полезное давно растащили. Здесь не найдешь даже несчастного зеркальца или ножа. Разве что пуговицы…
Он поднял с пола блестящую коробочку и нажал на нее. Взметнулся голубой язычок пламени, с виду живой. От неожиданности он выронил коробочку из рук. Алана закрыла глаза руками.
– Что это было?
– Разве ты не видела? Огонь.
– Тебе не страшно держать его в руках?
– Дух захватывает. Будто стоишь на кончике самой высокой ветви.]
......

[– Убей его, – сказала Алана.
– Хорошо. Ладно.
Он положил коробочку на прямоугольный камень и изо всех сил ударил ее обломком другого. Затем поднял, щелкнул. Огонек взлетел, как ни в чем не бывало, обжег глаза, оставив в них зеленый силуэт. Снова было страшно, страшно и мучительно радостно.
– Если он сумел прожить тысячи лет, – предположила Алана, – тебе не убить его так просто. Говорят, он может сжечь целый лес.
– Я возьму его с собой.
Алана смерила его долгим взглядом.
– Не надо! Пожалуйста, не надо!]»

Эпизод 3, нападение эфирных волков.

«...Кюнней чувствовала, как переполняется живой белой силой и не хотела представлять чёрный мёртвый огонь, пожирающий душу Эргиса.
– Нет, – пробормотал брат. Он двигался только потому, что имел цель. Цель – спасти сестру. Поверни он, выйди из нестерпимо-белого круга земель Правды, и всё кончится. Он разорвёт Кюн на части.
Девочка увидела старые разбитые книги, спрыгнула с высокой медвежьей спины. Неловко приземлилась, рассадила колени. Не обращая внимания на боль, принялась подбирать камушки, пытаясь собрать таблицу. Ничего не получалось. Кругляши разбегались в ладони, не признавая друг друга. Кюн подумала: «Всё пропало! Они разных оттенков белого цвета! Как быть?» Истлевающий Эргис уходил всё дальше. Ещё минута, и брата будет уже не догнать.
В небе закричали вороны. Они стали пикировать вниз и, подбирая один голыш за другим, отдавать Кюн. Огромная чёрная фигура Хара Суорун Тойона скользила над Эргисом, излечивая и окутывая благодатной тьмой.
– Быстрей, милая Кюн! Я полечу вперёд, сберегу твоего брата, а ты догоняй!
Ворон с золотым ободком на клюве – любимый слуга Суоруна по имени Граац каркнул:
– Торопись иначе останешься здесь одной из скр-р-р-режалей!
Девочка послушно кивнула и побежала. Ноги хрустально звенели, касаясь камней, руки не хотели держать ношу, глаза видеть.
Граац крикнул:
– Ступай по тени, ступай по спинам лживых теней…
Девочка наступила на серое пятнышко. Один из воронов разлетелся красным всплеском. Она испуганно вскрикнула, решив, что убила птицу.
Прочие хара загалдели, подбадривая:
– Ступай по теням! Ступай по лживым теням! Делай, что велит Граац!
«Должно быть, ложь, что они умирают. Ерунда! Морок мёртвого мира!» – Кюн прыгала с тени на тень, и земля под ногами ускорялась... »

«Но на самом деле Хмелёк не такой. Под землёй все – суровые, серые, твердые. Но на поверхности, там, где солнце, Хмелёк другой. Я, к своему стыду признаю, что однажды следил за ним. И как-то раз я видел Хмелька одного в лесу. Он сидел на пеньке и кормил белку остатками своего пайка.»

«Я представил себе, как вечер за вечером дядюшка открывает испещрённый запечатывающими символами замок, садится на чертову кровать. В руках он держит свечу и книгу. Новую книгу для старого монстра. И начинает читать. Ему хочется спать, но прилечь нельзя ни на минуту. А на ухо ему шепчет голос. Бесплотный голос Сильвы. Он живёт в складках покрывала, под пыльным пологом, в камнях, плитах пола. Он сулит невиданное блаженство, воплощение любых фантазий и самых тайных запретных грёз. Но дядюшка Джим не слушает, он продолжает читать. Он всё равно ничего больше не может сделать. Воля его уже надломлена. Теперь он может только пытаться не поддаться искушению.»

«Ахидна молчала, глядя на него полными тоски прозрачными глазами, в которых нет-нет и вспыхивали разноцветные искры.
— Вот он я, — сказал Алтемор, разведя руками — Всё, что я могу тебе дать, перед тобой. Выпей меня или дай умереть. Сделай, что хочешь.»

«Фейнгод смотрел в когда-то любимые глаза, и чувствовал, что его мир, до того державшийся на тонком волоске, срывается в пропасть. Какое дело ему оставалось теперь до мира остальных?»

«Внимание отвлёк лист, проплывший у самого носа. Осень раскрасила его в яркие краски, и он, сорванный с дерева, изящно танцевал на ветру. До чего же спокойный, безмятежный танец! И этот листок, такой свободный и лёгкий… Ведает ли он, что вскоре упадёт на землю? Задумывается ли о том, что ему предстоит пожухнуть, истлеть? Конечно же, нет."

«Июньское солнце нещадно метало с неба раскалённые лучи.
Оба в чёрных изношенных кимоно, они стояли друг против друга и не двигались. Катаны обнажены, взяты на изготовку. И хотя звон стали ещё ни разу не нарушил тишины укромной лесной поляны, бой уже начался.»

«Острые рога разъярённого животного вновь угрожающе опустились, и сильные копыта ударили землю. Рывок. Мальчик не хвалился умелостью, стараясь попасть издалека, а просто выжидал, когда животное окажется достаточно близко, чтобы не промахнуться. Он вжался спиной в снег, замер, и пальцы мягко отпустили тетиву.»

«Ближе всего ко мне, раскинув руки, удерживаемая на месте тонкими белёсыми нитями, растущими прямо из кончиков пальцев и теряющимися там, куда не доставал свет факела, стояла моя Маянка. Так же, как и от остальных, из её груди тянулись, уходя вверх, два толстых отростка, по которым толчками медленно уходила девичья жизнь. Чтобы напитать силой и дать прорваться на белый свет тому, что зрело сейчас наверху, на ветвях жуткого дерева.»

Нэйно и последний волк императора.
«Но ты пой о нем, девочка. Люди не должны забыть его имя. Пусть оно звучит повсюду, пусть его знают в каждом доме. Он услышит, придет».

«
Окончательно осмелев, девушка легко скользнула к огромной голове дракона и прижалась к нему лицом и телом. Легкая дрожь прошла по его туловищу.
«Не надо», – низкий, бархатный, волнующий голос раздался в ее голове.
Огрубевшей, шершавой, покрытой старыми шрамами шкурой он почувствовал ее улыбку. Она намеренно потерлась щекой еще раз. Втянула носом исходящий от его кожи холодный запах земли и травы, терпкий аромат полыни.
– Почему-то ты теплый, – скосила на него глаза и увидела, как дрогнула его верхняя губа, обнажая длинные, острые и белые даже в эту темную ночь зубы.
Из его горла раздалось шипение, и тут же в ее голове прозвучало:
«А какой я должен быть?»
»

«Всё началось со стихов, которые девушка вновь начала писать. И пришёл момент, когда ей впервые захотелось ими поделиться, и это я заслуженно счёл своим личным достижением. Извилистые тропинки Интернета, перед которыми померк бы и дремучий лес разными с бабами-ягами, привели её на какой-то литературный форум. Там она начала общаться с разными, порой весьма своеобразными личностями, и постепенно, сама того не заметив, от обсуждений чужого творчества перешла к собственному.»

«Сидя в старой харчевне за столом и поедая не аппетитное на вид рагу, двое парней, искушенных легендами о заброшенном замке с сокровищами, слушают рассказ корчмаря Даниса.
" Было нас три друга: я, Люка и Симон. С детства мы неразлучны были, вместе играли, проказничали, как водится".. "И когда я услышал рассказ о долине Янгас, то уговорил друзей отправиться за сокровищам"...
"В общем, мы пришли сюда. Молодые тогда были, глупые, ничего не боялись. Даже не задумывались ни минуты, шагнули за полог. Поначалу разницы и не заметили. Ну, цвета немного другие там, но вроде также всё было как здесь. Я на что-то отвлёкся и отстал, а Люка и Симон ушли вперёд. Только я двинулся за ними, как смотрю, вихрь на них налетел, серый такой, мутный. Я ещё подумал, странно это – ветра-то не было тогда, а вихрь вот взялся откуда-то.
Вихрь покружил вокруг них и рассеялся. Только не было на том месте моих друзей. Вместо них появились неведомые твари с серыми шкурами, длинными когтями и зубастыми мордами. И глаза у них светились!"
Фонарь на столе светился ярко зеленым светом. В нём находились глаза волка, бывшего друга Даниса. Слушая страшилку корчмаря, парни испугались, но старались не подавать виду. Они ведь храбрые охотники за сокровищами. Под впечатлением, два друга так ярко представили себе зловещего волка, что им казалось, будто он находится прямо за ними и вот-вот вцепится в спины длинными острыми когтями. Если бы они знали...»

«Заен поднялся, стряхнув с травы мелкий бисер росы. Голова все еще кружилась, но здоровый запах полыни бодрил как глоток воды в зной. В туманной дали над лугом возвышались два дерева, неподвижные и яркие на сером фоне мертвых земель, обнимающие друг друга в смертном оцепенении. Из разрывов в теле Древа еще сочилась темная жидкость, возможно, его кровь.
Люди готовились к большому переходу, собирали пожитки в тюки, разделывали тяжелую янтарно-золотистую рыбину, шершавую, как сосновое бревно, набирали воду в стянутые обручами пузатые бочки. Рыжая девочка в рыжем платье и рыжей накидке, обзелененной о траву, стояла на коленях над своей сестрой.»

«...Ближе к вечеру из стремительно темнеющих недр леса выполз туман. Он повис меж деревьев рваными клочьями, протянул щупальца к уставшим путникам. Ивиц теперь хуже различал идущую впереди девушку и начал опасаться потерять её из виду. Саму Аспиду темнота и туман, похоже, ничуть не смущали – она продолжала идти вперёд ровным твёрдым шагом.Поколебавшись, мужчина достал из сумки зарянец. Может, конечно, небольшой огонёк и привлёчет кого нежелательного… но остаться одному в темной неприветливой Вытопи Ивицу хотелось еще меньше...»

«Когда к девушке приходил сон, я ловко когтил его и начинал легонько уминать подушками лап, превращая в то, что мне сегодня хотелось ей показать. Чаще всего это была всё та же окружающая её реальность, но сделанная мною чище, лучше и привлекательнее. Порой я позволял себе добавить лёгкой, ни в коем случае не пугающей мистики. Иногда, если настроение у меня было излишне шаловливым, приправлял сон всякими любовными штучками, но опять же – лишь в меру. Порой позволял девушке вернуться в детство, чтобы увидеть давно позабытых друзей и беззаботно поиграть с ними.
А один раз я так увлекался, что сварганил полноценное фэнтези с волшебством, принцами и головокружительными приключениями.»

«Человек так кричать не мог. Но Золушка и не была человеком. И она кричала. И рыдала, сбиваясь в почти собачий скулёж. И кусала губы, молотя кулаками о камни. Её лицо перекосило, вывернуло. Больше никто не смог бы назвать эту девушку красивой. Золушка предстала той, кем являлась на самом деле. Отвратительной полукровкой. С острыми скулами, неровной кожей, тощей шеей, и выпученными, непропорционально огромными глазами.»

« породил отклик в душе, потому что мне близка тема бессмертия, борьбы и противоречий. Произведение мне понравилось тем, что в нем героиня делает выбор: между жизнью и смертью, между человечностью и чудовищностью, борьбой и беспомощностью, а самое важное, что она ответственна за свой выбор, вопреки обстоятельствам.

Ключевая цитата для иллюстрации:
"По одной из таких, ведущей с четвертого этажа, скатилась в ту ночь голова Севируса.
Обтянутая белой кожей, с гримасой удивления на лице, с болтающимися в разные стороны черными патлами, оставляя мокрый след, она выкатилась, подскакивая, прямо на середину зала первого этажа, и замерла, уставившись распахнутыми глазами в высокий, инкрустированный итальянскими мастерами потолок. И Эмили спустилась вслед за ней не спеша, вошла в двери, и остановилась под удивленными взглядами почти полсотни вампиров, собравшихся здесь, чтобы принять ее в свою семью.
Широкое лезвие десятидюймового секача, позаимствованного у мясника из лавки с О Бёр, влажно блестело под ярким светом, избыток силы от выпитой крови – красным – полыхал в глазах, когда Эмили обвела присутствующих напряженным взглядом, и остановила его на Майкле.»

«– Вот она, смерть, на кончике моей катаны! Чувствуёшь её, а? Чувствуешь? Ты можешь глядеть смерти в лицо равнодушно, Йоширо? Я вижу, что нет.»

«Внимание отвлёк лист, проплывший у самого носа. Осень раскрасила его в яркие краски, и он, сорванный с дерева, изящно танцевал на ветру. До чего же спокойный, безмятежный танец! И этот листок, такой свободный и лёгкий… Ведает ли он, что вскоре упадёт на землю? Задумывается ли о том, что ему предстоит пожухнуть, истлеть? Конечно же, нет.
А да чего, зараза, красив!»

«Мое лицо у самой воды, нос касается поверхности. Не думаю ни о чем. Смотрю в глубину, на подплывающих ближе рыб, на улиток, ползущих вверх по стеблям кувшинок. По поверхности шлепают лягушки. Где-то там, я знаю, отрывается от дна сом.»

«С каждым днём девушка становилась всё более и более грустной. Всякий раз в её взгляде я замечал всё меньше надежды, и всё больше глухой тоски и усталости. И сегодня я решил, что без моего попечения ей уже не обойтись, и начал действовать.

Подгадал момент, когда хорошее в честь солнечного весеннего дня настроение омрачится маленькой неприятностью в виде угодившего в лужу сапога, и сочувственно мяукнул.

Девушка расправила нахмурившиеся было от досады пушистые брови.

– Ой, ты так мявкаешь, как будто всё понимаешь.

А ведь догадливая! Не зря я на неё глаз положил.

Я довольно сощурился и коротко, покровительственным тоном мурлыкнул.

– Считаешь, что всё это мелочи жизни? – усмехнулась она, наверняка сама чувствуя, как постепенно возвращается хорошее расположение духа.

Бабульки на соседней скамейке смотрели на девушку с некоторой настороженностью. С котом же разговаривает! Чокнулась, что ли? Да вы себя в младые годы вспомните! Кто из вас с нами, котами, не беседовал?»

«На хребте твари у самой шеи примостился паланкин, занавески которого хлопали на ветру, вторя взмахам бесплотных крыльев.
Дракон опустился на землю в том самом месте, где ещё недавно горевал о судьбе Иммерии бронзовый ангел. Когти царапнули брусчатку, длинный хвост распластался по площади, чуть не пробив стену бывшей каретной мастерской. Дракон сложил крылья, по-кошачьи подобрал лапы и склонил клыкастую морду к земле, а из паланкина выбрался Юлиан и, опираясь на чёрный с изумрудным навершием посох, спустился вниз по драконьей шее, словно по мраморным ступеням.
Он был одет в тёмно-зелёный камзол, расшитый черными лилиями, который слишком ладно сидел на его по-юношески тонком теле. Зелёные глаза его властно смотрели из-под смоляно-чёрных ресниц, в ухе поблескивал крупный изумруд, а запястья прятались под массивными браслетами из чёрного агата. Малахитовые пуговицы и тронутые углем брови, отвороты из зелёного бархата и кольца из потемневшего серебра, черный паланкин и зловещее зелёное свечение в пустых глазницах дракона…»

«Они шли мимо мусорных баков, замызганных харчевен и магазинов, больше похожих на выставку хлама. Рекламные столбы, заборы и заброшенные здания, — все было затянуто зелеными простынями.»

«В небе сияет полная Луна. Слышится протяжный звук рога. Это Дикая Охота начинает свой путь. Впереди на черном, как ночь, коне несется Предводитель Гона. Он не человек и не тень. Он не принадлежит ни одному из миров. А следом за ним летит женщина в темном плаще. Она всегда рядом, чтобы защитить своего возлюбленного от любой опасности, потому что она – Королева Гона. Никто не знает, откуда она взялась. Слухи ходят разные. Но те, кто её видел, никогда не забудут одухотворенного лица и взгляда, полного небывалой нежности. И когда Предводитель оборачивается к ней, он улыбается. Не потусторонней, а обычной человеческой улыбкой.»

Эпизод битвы двух деревьев:
«Ствол чужака подвинулся ближе, издавая тягучий трупный запах, который не могла перебить даже всепроникающая, угарная вонь мертвых земель. Одна за другой ломались широкие, с детства знакомые ветви. Деревья сплелись верхушками, и Древо стало клониться. Заен видел, как ближайшее щупальце захватчика все глубже входит в плоть Древа, раскалывая ее. Трещина становилась шире и длиннее. Древо уже никогда не будет таким, как раньше, подумал он. Оно обречено. Обречены и люди. Через неделю-другую они начнут умирать, надышавшись отравленного, неотфильтрованного воздуха.»

«Ариста, огромная черная гончая, сладко зевнула и снова опустила морду на лапы. До Охоты оставалось меньше недели, и она коротала дни, греясь у очага Хозяина."
"Незнакомка вошла в комнату широким, не женским уверенным шагом. Её рыжие волосы полыхали так же, как огонь в камине, а зеленые глаза за версту выдавали ведьму. Что ведьме понадобилось от Хозяина? Ариста не знала, но напряглась всем телом, готовясь защищать даже ценой собственной жизни."
"Дощечка возникла в воздухе, но не торопилась даваться в руки ведьме. Только Жанна пыталась прикоснуться к ней, как дощечка то поднималась вверх, и женщине приходилось смешно подпрыгивать, то опускалась совсем низко, и Жанна наклонялась за ней, придерживая низкие плечики платья."
"– Один глоток, действие – сутки, – скривилась женщина, и дощечка упала к её ногам. Снова пришлось наклоняться. Ариста подалась вперед – и ведьма щелкнула её по носу. Гончая зарычала. – Хорошая девочка, – прошептала Жанна. – Ну, давай, береги своего хозяина. А я все-таки расширю его вознаграждение.»

«...император, совсем рядом, без толпы воинов и прислуги, лишь в окружении волков! Арш смотрела на него во все глаза, старалась запомнить каждую мелочь. Длинные черные волосы, непослушная прядь трепещущая на ветру, золотистый загар, сине-зеленый шелк одежд, широкие рукава, изумрудные браслеты и медальоны… Император смеялся, говорил что-то, – но на террасу долетал лишь неразличимый отзвук слов. Девушка чуть сторонилась и ежилась, когда мимо проходил огромный волк, но улыбалась, кивала, смотрела только на императора.»

«Она начала отбиваться от Деры, но руки прилипли к ней намертво. Миг — и демоницу с чавканьем начало затягивать в старшую Фэй, словно та была болотом, а безликая — оступившимся и обречённым путником.
Дера завопила так, что птицы в саду залились свистом. Она снова попыталась оттолкнуть от себя демоницу, однако та стала её уродливой, слипшейся с ней руками и животом единоутробной сестрой.»

На иллюстрации изображен бог Абос, его дух.
«Великое Древо укрылось россыпью золотистых цветов. <...> Дерево возвращалось к жизни.»

Изображены главные герои - близнецы Эргис и Кюн и значимые элементы рассказа: медведь,в которого превращался Эргис; ворон - друг отца близнецов; кинжал,которым Эргис хотел убить свою сестру, когда его поглотила тьма; и лепестки из мира мертвых.

«...А ещё гигантский кровавый кокон в центре. Он ярко светился, увлекая за собой красные струйки. Справа от кокона лежала груда доспехов и оружия...»

«Вышивальщица Нэйно тоскует по императору»

«Она начала отбиваться от Деры, но руки прилипли к ней намертво. Миг — и демоницу с чавканьем начало затягивать в старшую Фэй, словно та была болотом, а безликая — оступившимся и обречённым путником.
Дера завопила так, что птицы в саду залились свистом. Она снова попыталась оттолкнуть от себя демоницу, однако та стала её уродливой, слипшейся с ней руками и животом единоутробной сестрой. Невидимая сила толкала гостью к Фэй, вдавливала в мягкое тело. И оно с жадностью горного великана огромными кусками заглатывало демоницу. Гостья вопила, царапалась и кусалась, но с каждой секундой лишь глубже проваливалась в ненасытное брюхо.»

«Помахав парню лапой, я сиганул на растущую под окном берёзу.
Мур вашему дому, ребятки!»

«В небе сияет полная Луна. Слышится протяжный звук рога. Это Дикая Охота начинает свой путь. Впереди на черном, как ночь, коне несется Предводитель Гона. Он не человек и не тень. Он не принадлежит ни одному из миров. А следом за ним летит женщина в темном плаще. Она всегда рядом, чтобы защитить своего возлюбленного от любой опасности, потому что она – Королева Гона.»

«На краю поля, граничащего с рощей, в том месте, где была помята пшеница, сидела на корточках та самая девочка-дриада. Она как-то странно водила руками над землей и поломанными колосьями. У рыженькой был такой серьёзный вид, что Лерой напрочь забыл и про мамино поручение, и про разговоры взрослых, и про историю Лоррела. Ему стало любопытно, чем занималась дриада, и он осторожно подошёл к ней – та даже не обратила внимания. Девочка продолжала водить руками над несколькими обломанными колосьями, собранными в кучку на земле. Лерой обратил внимание на то, что её глаза были ярко-зелеными, даже слишком. Вдруг дриада хлопнула в ладоши над колосьями, и сломанная пшеница словно ожила: стебли подскочили с земли и прыжками поскакали к оставшимся в почве корням с обрубками. Каждый стебелёк прыгнул на этот остаток и прирос обратно. И пшеница вновь стала лениво покачиваться от любого дуновения.»

«А потом открывает глаза от морока – лежит она на алтаре Веловом голая. Парубок, что оседлал её, испарился вовсе, да и не муж это, а Вел в людском обличье. Живёт уже в ней дитя долгожданное. Но нельзя ему дать родиться. Рядом лежит нож, которым три дня назад палец резала, жертву Велу принося. Беляна плачет, да деваться некуда. Закрывает глаза. Острое лезвие вонзается в живот – нельзя ей жить после содеянного. А над дубами птицы летят.
– Они улетают на тёплый остров Ирий, что за морем-Окияном. С ними и я полечу. Они перезимуют, возвратятся. А мне там навсегда оставаться навью.
А над нею стоит идол о четырёх головах. Ему то что – всё равно кровь пролилась, на какое-то время силы хватит. А потом придёт другая и исполнит его волю. Если он не сожжёт их дотла, то плыть по реке его идолам. А Вел хочет жить – каменный идол, да где-то живёт его прародитель. И коли люд поверит в единого бога, что от чужестранцев князь привёз, то конец Велу на том, а вместе с ним и другим языческим богам. Пер и другие пока не поняли этого, но Вел зол, поэтому видит лихое будущее лучше других, слепых, богов.»

«К Ивицу обратились глаза, огромные и горящие. Они, как и прежде во сне, плыли в воздухе. Только теперь мужчина точно знал, чьи они и чего хотят.
Боль ударила в висок стальным молотом, бросила Ивица на колени. И, возможно, тем самым спасла жизнь. Потому что в тот самый миг аспид ринулся вниз.
Тварь промахнулась совсем чуть-чуть. Когти лязгнули, схватили воздух.
Ивиц барахтался, пытаясь встать.»

Золушка на балу танцует с принцем.

Хитрый лисенок, который заманивал Лероя в лес к дриадам.

Кусочек путешествия Онни на пути к цели.

«По склону холма поднималось жуткое, невозможное создание. Бесформенное, похожее на бурдюк тело неторопливо перебирало пятью тонкими сухими руками: справа их было три, слева – две. Спереди из него вырастало человеческое туловище с дряблой старческой кожей. На длинной шее – одна чуть ниже другой – торчало сразу две сросшихся щеками головы. Одна была обожжена, вторая – покрыта изморозью. Первая принадлежала старику, вторая – младенцу.»

Девушка Даша и Майор стоят у раскрытого окна в помещении маяка. Из окна открывается вид на портовый город, на залив. Враг уже прорвал оборону города, но пока бои идут в городских кварталах. Чувство отчаяния и надежды…

Молодой дозорный из глухой деревни, окончив смену на вышке, спускается к незнакомому мужчине, попросившему у него табак для трубки и начавшему разговор:
«Заметно старше меня, высокий, широкоплечий, с заросшими щетиной щеками и подбородком. Одет в короткий чёрный кафтан с двумя рядами медных пуговиц, узкие штаны и сапоги почти до колена. Вся одежда неновая, местами латанная и покрытая дорожной пылью. На голове ещё шляпа такая забавная – справа поле пришпилено к тулье. Из-под шляпы торчат немытые лохмы до самых плеч. Но, самое-то главное, на перевязи у него палаш, из левого голенища рукоять корда торчит, а за поясом – пистоль.
– Пойдём! – я торопливо подхватил арбалет и начал спускаться».

Мержелату по кличке Сагарис в длиннополом старом плаще и шляпе входит в трактир и видит как молодой трактирщик приобнял юную чуть полноватую служанку, хотя ей не очень нравилось. При виде посетителя парень отступил от девушки…

«И ведь не мешали ей ни усталость после работы, ни маячившая впереди очередная сессия. Садилась, наскоро отужинав и покормив меня, и начинала писать. Вдохновение-то к ней приходило на раз, но ведь это лишь полдела! Если процесс начинал сбоить, терялись нужные слова и мысли, моя хозяйка хмурилась, забавно покусывала губу, наматывала на палец прядь волос и барабанила пальцами по краю стола. Иногда, когда было совсем уж туго, под руку ей лез я и через гладящие меня пальцы делился с ней частичкой своих способностей. И тогда всё сразу налаживалось.»

«Костер почти погас. Раньше он любил его за уют, тепло и особое спокойствие, которое могут дать только жаркие языки пламени. Раньше. Теперь все изменилось. В мире больше не осталось места для тех ощущений. Самого мира почти не осталось.
Багровые угольки не грели. Они ужасали. Телиас боялся подложить дров — всякий раз, когда огонь с жадностью кидался на сухие ветки и озарял все вокруг, магу приходилось видеть мир таким, каким он стал. Бледным, больным, немощным… Все чаще просторы Иррелиана напоминали ему обескровленное тельце, брошенное на погибель.
Маг встал. Холодный ветер заставил его поежиться и запахнуть плащ. С губ слетело недовольное бурчание. Телиас поправил сползшую со лба повязку и затоптал последний источник красок. Он давил угли, словно ненавистных жуков, — всех до единого.
Все. Кончено. Телиас остался в темноте, наедине с жалким подобием того, что когда-то звалось дубовой рощей. Обвел взглядом обесцвеченные скелеты деревьев, походивших теперь на скупые наброски неумелого художника. Немые стражи, лишенные былого величия, предстали пораженными неизлечимой болезнью стариками. Кладбище природы.»

«В небе сияет полная Луна. Слышится протяжный звук рога. Это Дикая Охота начинает свой путь. Впереди на черном, как ночь, коне несется Предводитель Гона. Он не человек и не тень. Он не принадлежит ни одному из миров. А следом за ним летит женщина в темном плаще. Она всегда рядом, чтобы защитить своего возлюбленного от любой опасности, потому что она – Королева Гона.»

«На иллюстрации символично изображено проклятие семьи Фэй: Енга Фэй (в свадебном наряде) и Лаок удерживающая ее. Также некоторые детали, такие как последняя малахитовая бусина, порванное ожерелье, свадебная лента...»

«– Что, пришёл за своими глазами?
Чудище подошло к стулу в углу, и сняло грубые рукавицы с длинными когтями из свиных рёбер.
Под рукавицами оказались обычные человеческие руки, а под маской со светящимися глазами заурядное мужское лицо.
– За баронским золотом я пришёл, – буркнул мужчина. – А вместо того чтобы его искать, я занимаюсь этой дурацкой клоунадой.
– Люка, это очень важная клоунада. Нам ведь не нужны конкуренты. И вообще, мы давно договорились,
что я встречаю гостей, ты их пугаешь. А Симон в это время спокойно копает.»

«...Крёстная выгнулась дугой, выплюнув на грудь Золушке комок липкой белой слюны. И резво задвигала всеми шестью руками, словно пряха. Она вертела и подбрасывала свою крестницу, и плела, плела, плела… Видно, Шестикрылая использовала какое-то заклинание Гнусного Народца, ибо отвратительная блевотина вдруг начала превращаться в подобие одежды. Точнее, платья, – странного, но изысканного, переливающегося и легкого, словно паутинка. При взгляде под определенным углом сквозь юбку даже просвечивали ноги Золушки.
Крёстная поплевала и на волосы девушки: и на голове моей сестры появилась высокая диадема, такой невероятной красоты, что все дорогие украшения моёй матушки на её фоне казались бы жалкими стекляшками.»

«На огромном уродливом существе из веток, человеческих костей, цветов и крови восседала женщина в маске из меди и киновари, облачённая в платье из шкуры белого оленя, на тонкой шее блестел тяжёлый шейный браслет из серебра.»

«Мелкий и встрёпанный мальчишка в мокрой рыбацкой робе, сильно смахивавшей на старый мешок. [...] Глаза у чужака были странные, вроде серые, но настолько светлые, что почти сливались с белком. Выделялись только зрачки – крохотные точно булавочные головки.»

Более других моё внимание привлек гончар- некий сказочник, к которому сломя голову бегут деревенские ребятишки. Я решила посмотреть на него глазами главного героя рассказа- мальчика Лероя.

«– Расскажи про Лес и дриад, – дрожащим голосом сказал Генри.
– Вот как, – Старина Лоррел вздохнул также печально и тяжко, как в начале их посиделок. – Ты от кого-то это услышал? Хотя, впрочем, можешь не отвечать… Что ж, думаю, я могу выполнить твою просьбу, правда, ваши родители меня за это по голове не погладят…
Дядюшка Лоррел попытался улыбнуться своей шутке, но вышло у него не очень. По кругу пошёл радостный шепоток – все были в предвкушении новой, ещё не рассказанной истории.»

«Принцесса еще меланхолически жевала, когда Гилмор прочистил горло и решился сказать:
– Неудобно как-то получилось с феей.
– Сама виновата, – угрюмо ответила принцесса и выплюнула паутинку.»

«В небе сияет полная Луна. Слышится протяжный звук рога. Это Дикая Охота начинает свой путь. Впереди на черном, как ночь, коне несется Предводитель Гона. Он не человек и не тень. Он не принадлежит ни одному из миров. А следом за ним летит женщина в темном плаще. Она всегда рядом, чтобы защитить своего возлюбленного от любой опасности, потому что она – Королева Гона. Никто не знает, откуда она взялась. Слухи ходят разные. Но те, кто её видел, никогда не забудут одухотворенного лица и взгляда, полного небывалой нежности. И когда Предводитель оборачивается к ней, он улыбается. Не потусторонней, а обычной человеческой улыбкой.»

«Йоширо сглотнул ком в горле и посмотрел на руки. Они дрожали. Он намеренно загнал себя в тупик. Один на один с демоном в его собственном доме… Что ж, со скалы в бурлящее море он спрыгнул. Дело осталось за малым: всего-то надо заглянуть смерти в глаза и преодолеть страх.
Перед ним стоял чёрный гигант с красной мерцающей аурой. Массивная туша, что заслонила собой выход к миру живых, олицетворённый кошмар, в реальность которого не хотелось верить.
Преодолеть… страх…»

«Съежившаяся и дрожащая на утренней прохладе Каталина смотрела как в небе растворяются бархатно-черная и жемчужно-серая фигуры Хозяина неба и его невесты.»

«Кондо Йоширо, странствуйщий мастер меча, в поисках себя приходит к мастеру Рэнзо в поисках ответов, на которые сам не мог ответить. Рэнзо побеждает его, отправляя Кондо странствовать дальше, обещав, если он вернется, он убъет его. Йоширо ничего не остается как искать себя. Он задается все большими вопросами, что-то не дает ему покоя. Страх перед смертью или неизвестность бытия? Через какое-то время он встречает прекрасную девушку, которая просит помощи, роннин понимает, что это его шанс победить демона и столкнуться лицом к лицу со смертью, чтобы победить страх перед ней. Но все оказывается не так просто...»

«Майор встал с колен. Отряхнул ладони от праха, и протянул руку Даше. Та, улыбнувшись, вложила свою ладошку в его ладонь.
Андрей и Витёк выжидающе смотрели на Майора. Впереди тихо мерцал свет маяка.
– Ну что, браты, теперь пошли к маяку, – сказал Майор. – Оттуда нас заберут.»

На иллюстрации изображена главная героиня рассказа - Ариста, гончая собака, превращенная ведьмой в девушку.

«Йоширо глубоко вдохнул. Не поддаваться. Старик просто пытается вывести его из себя. Дух – это озеро, и если на его поверхности нет ряби, луна отражается в нём идеально.»

«Суорун Тойон посмотрел по-птичьи одним глазом, потом другим. Секунда, рывок, чернота. Его острое крыло с кромкой перьев из вороной стали остановилось в миллиметре от горла мальчика:
– Домой, домой, котята, а иначе…»